Бекка вышла следом за ним на улицу, где поднялся ветер. Надвигающийся вечер стал казаться еще более холодным. Она спросила:

– Что там происходит?

– Собрание тюленьих наблюдателей.

– Кого?

– Компания со всего острова, которая каждый год высматривает странного тюленя. – Он ткнул большим пальцем себе за спину, указывая на людей, собравшихся в галерее. – И вот что я тебе скажу, Бекк: эти идиоты так себя ведут, словно конец света наступает. В этом году тюлень заявился на несколько месяцев раньше, и, по их мнению, это означает что угодно, начиная с глобального потепления и кончая вторым пришествием Иисуса. – Он сдвинул шляпу на затылок и внимательно посмотрел на нее. – А ты что тут делаешь? – Он начал осматриваться. – Черт, Бекк, разве тебе можно вот так разгуливать по городу?

– Он все еще в Сан-Диего, – ответила она. – Я проверила по Интернету. Там наконец-то хватились его компаньона. «Где Коннор и почему он не забирает свою почту с сентября?» Ха! Если Джефф Корри сейчас уедет из города, ему сядут на хвост.

– Так тебе хочется думать, – сказал Сет. – И как ты собираешься добираться домой? – Поймав ее полный надежды взгляд, он рассмеялся и сказал. – Ладно. Пошли.

– Вот за что я тебя люблю! – воскликнула она. – Ты мои мысли читаешь.

– Ах, если бы, – отозвался он.

Глава 7

Когда Деррик Мэтисон выходил из городского медпункта, мимо его парковки прошли Бекка Кинг и Сет Дэрроу. Он ковылял к старому «Вольво» матери: облегченный гипс позволял ему передвигаться, но делать это было непросто. При виде них Деррику безумно захотелось кому-нибудь хорошенько вмазать.

Две вещи не дали ему наброситься на Дэрроу. Во-первых, его мама была у него за спиной: она как раз запирала медпункт на ночь. А во-вторых (и это даже не учитывая его заживающую ногу), какой в этом будет смысл? Да, он завалит Дэрроу. И – да, почувствует секундное удовлетворение, услышав, как Дэрроу шлепается на землю. Но потом ему придется иметь дело со своей мамой – и к тому же он ни на шаг не приблизится к тому, чтобы решить что-то с Беккой.

Разборка с мамой была бы неприятной. Ронда Мэтисон была чудесной мамой где-то в восьмидесяти процентах случаев. Она была на его стороне, в одной с ним команде, прикрывала ему спину… и что там еще. Она была такой с той первой минуты, когда встретилась с ним взглядом в том приюте в Кампале, когда ему было шесть лет. Ей и папе понадобилось два года, чтобы все подготовить для его усыновления, и все это время она не позволяла ему забыть о том, что она намерена быть его мамой, несмотря ни на что. Она надолго прилетала в Уганду, писала ему чуть ли не каждый день, тратила на звонки в приют огромные деньги. Она была что надо.

Но вот остальные двадцать процентов Ронды… В том-то и было дело. Он был темнокожий. Она – нет. Он оказался сиротой в пять лет из-за смерти родителей. С ней ничего такого не случалось. Она не понимала, каково порой быть черным на острове, который населен почти исключительно белыми. А еще она не понимала насчет черной дыры внутри его. Она что-то чувствовала, конечно, но не понимала. Чтобы не дать ему туда провалиться, она… ну, она хлопотала. Каждое крохотное изменение в его настроении попадало под ее микроскоп. Если он хмурил брови – она затаивала дыхание. Если ей казалось, что он унывает, она вставала в дверях его комнаты и предлагала мороженое, печенье, пиццу, массаж шеи и поездку в торговый центр. Ей просто невероятно сильно хотелось, чтобы он был счастливым, довольным, спокойным и благополучным. А он не мог. На то были веские причины, но ему меньше всего хотелось ей о них рассказывать.

Что до Бекки, то тут дело было даже хуже, чем с мамой. Она уже несколько месяцев занимала огромную часть его мыслей – с того самого момента, когда он вышел из комы в начале ноября, поймал на себе ее пристальный взгляд и почувствовал, как она сжимает его руку. Он и раньше знал: есть нечто особенное в этой девушке, которая показалась ему неотразимой с первого взгляда тогда, на пароме – с ее велосипедом, ее рюкзаком и переметными сумами. А еще он понимал, что они составляют очень странную пару – но это с самого начала было совершенно неважно. Важно было сблизиться с ней. Он хотел ее, конечно. Пятисекундный первый поцелуй – и он это понял. Даже ее голос по телефону говорил ему то же самое. Однако в отношениях с Беккой присутствовал не только секс. Это была связь, которой он не испытывал больше ни с кем.

Эта связь была важна. Ему хотелось, чтобы она усиливалась. С его точки зрения, связь укреплялась правдой и откровенностью. Она знала все его душевные тайны – и он не имел ничего против этого. Но они встречаются с середины ноября, а он практически ничего о ней не знает. Он говорил себе, что узнает ее со временем. Его мама и папа говорили то же самое. «Все люди разные, милый. Не надо так на нее давить», – вот как сформулировала это мама. «Не горячись, сын», – посоветовал ему отец.

Но как, к черту, он это сделает, когда рядом крутится Сет Дэрроу? Он не знал. Просто не знал.

– Господи, но ведь моим лучшим другом может быть парень! – вот что сказала Бекка, когда он заговорил о Дэрроу.

– Дело не в дружбе с каким-то парнем, и ты это понимаешь, – возразил Деррик.

– Тогда в чем дело? Ты думаешь, что мы с ним пара или еще что? Ты мне не доверяешь? Речь об этом?

– Это ты мне не доверяешь, – заявил ей Деррик.

И с этих слов все пошло под откос. Они привели к тому, чего он хотел от нее, чтобы уравновесить их отношения. Она знала самую темную его сторону, ту тайну, которую он скрывал от всего мира. Он не знал ее самой темной стороны. А с декабря он даже не знал, где она, к черту, живет. Этого не знал никто, кроме одного человека. Дэрроу, конечно.

Когда Деррик увидел их на Второй улице, он понял, что Сет Дэрроу сейчас повезет ее домой. Они будут ехать в его «Фольксвагене», смеяться и болтать, а когда доберутся туда, куда едут, то, конечно, еще посмеются и поболтают. Деррик стиснул зубы. Когда его мама сказала: «Это же Бекка?» – и уже приготовилась ее окликнуть, он сказал: «Пошли», – прекрасно понимая, что его голос звучит сердито. Он почувствовал, как мать на него посмотрела.

Хорошо хоть Ронда не стала ничего говорить, пока они не оказались дома. Они жили около озера Гос-Лейк, прямо на западе от Лэнгли – но не на берегу среди окружавших его елей, а на соседней дороге, получившей свое название по этому озеру. Когда они остановились у дома, было уже совершенно темно. Машины шерифа на месте не было: значит, Дэйв Мэтисон еще на работе. Деррик подумал, что это даст Ронде время немного покопаться в его чувствах – и приготовился к худшему.

Ждать пришлось недолго. Она сказала:

– Ты не захотел окликать Бекку.

«Тоже мне открытие», – подумал он.

– Не хочешь об этом поговорить?

Он покачал головой.

– Вы с ней поссорились?

Он пожал плечами.

– Я знаю, что она очень много для тебя значит.

Ага. Она значит для него практически все, но какое это имеет значение? Он сказал:

– Все нормально, мам.

– Эй, я же вижу, что ненормально. Между вами что-то случилось?

– Не-а.

– Деррик, полно. Откровенный разговор помогает. Я тревожусь. Ты на себя не похож…

«Ты и так не знаешь, какой я», – подумал он.

– Я сказал: все нормально. Все отлично. Все просто прекрасно.

– Ты на себя не похож уже давно, и я знаю, что это как-то связано с Беккой.

– Отстань, мам.

– Отстать проще всего. Я не ищу легких путей. Дело в сексе?

– Черт! Какого дьявола…

– Потому что в вашем возрасте это, как правило, именно так.

– Мам…

– Секс очень сильно меняет отношения, Деррик. Он не может не изменить очень многое. Я вижу, что у вас двоих что-то не так… Вы были с ней близки?

– Что мне, к черту, сказать, чтобы ты…

– У тебя ведь есть презервативы? Ты знаешь, что всегда можешь получить их у меня, да?

– Мам! Прекрати. Прекрати! – Он резко распахнул дверцу машины и выскочил наружу, чуть не упав из-за того, что его гипс зацепился за пустой пакет из-под покупок. – Отстань, ради бога! – рявкнул он на нее. – Хоть раз в жизни, отстань, пожалуйста!